Донбасс глазами "Нашей Газеты": война войной, а в шахту – по расписанию
Несмотря на военное положение, в Донецке потихоньку налаживается мирная жизнь. С утра люди спокойно бредут на работу. Кто-то из центра города, куда не доносятся взрывы снарядов ВСУ, кто-то – с окраин – здесь жилые дома практически ежедневно попадают под удары. Одним из основных источников дохода для многих продолжают оставаться шахты, которыми еще в СССР славился Донбасс. Корреспондент "Нашей Газеты" попытался понять, почему уголь с донецких предприятий идет на продажу на Украину, как шахтеры относятся к ополченцам, и зачем многие работяги остались, когда другие жители уезжали из страны.
Порошенко как плохой пример
Рабочий день на шахте «Щегловская», находящейся в Макеевке, начинается у всех по-разному. Пока рабочие стоят в очереди на медосмотр, в одном из кабинетов полным ходом идет утренняя планерка. По селектору начальники шахт по очереди говорят о проблемах, планах на день и еще о многом другом. Периодически грозный голос руководства дает кому-нибудь нагоняй – отрицательным примером служит не кто иной, как действующий президент страны.
– Его все считают внутренним врагом, – звучит из колонки. – То же самое происходит и на шахте (не будем говорить название), там есть люди, которые не хотят добросовестно работать, это такие же враги, как и Порошенко.
После планерки все расходятся по своим делам.
– До начала войны на наших шахтах («Щегловская» и «Коммунарская») работало 5300 человек, – рассказывает начальник «Шахтоуправления «Донбасс», потомственный шахтер Юрий Поповкин. – Обе шахты ежедневно давали 6 тысяч тонн угля.
Боевые действия лишили предприятие одной тысячи сотрудников, а добыча упала на 1500 тонн.
– В этом месяце, впервые за год, коллектив начал расти, – продолжает Поповкин. – Однако людей по-прежнему не хватает, ведь далеко не все смогут здесь работать.
Чтобы понять, насколько тяжел труд шахтера, нам предлагают «прогуляться» под землей. После 20-минутного одевания на специальном лифте мы опускаемся на глубину 1000 метров. Внутри находится множество вырытых еще в СССР ходов.
Горняки: «В шахте – как на передовой»
– Чтобы добраться до места, где лежит уголь, у рабочих уходит 37 минут, – говорит наш проводник Виталий. – Всего рабочий день длится шесть с половиной часов.
По пути к угольным залежам то и дело попадаются рабочие. О войне люди говорят спокойно – здесь ребята тоже каждый день рискуют жизнью.
– Шахта входит в категорию самых опасных, – говорит Виталий. – В любой момент может случиться внезапный выброс газа и произойти взрыв.
Когда начались боевые действия, многие работники поспешили уехать, однако большинство осталось.
– Война войной, а работать все равно нужно, – говорит шахтер с 18-летним стажем Вадим Ломакин. – Кто-то ведь должен молодую республику подымать.
У 35-летнего рабочего из Макеевки на руках двое детей и жена в декретном отпуске. Зарплаты 11 000 гривен едва хватает сводить концы с концами.
– Уезжать отсюда у меня даже в мыслях никогда не было, я все-таки патриот своей земли, – продолжает шахтер. – Я хочу, чтобы Донбасс процветал, чтобы закончили стрелять, чтобы дети смеялись, а не плакали.
– Я тоже никогда не собирался покидать Донецк, – подхватывает его коллега Олег. – Были мысли пойти в ополчение, но чтобы уехать – никогда.
200 шахтеров стали ополченцами
Между тем, несколько сотен горняков действительно пополнили ряды ополченцев, и многие из ребят с войны не вернулись.
– У нас с участка парень погиб, – вспоминает Ломакин.
– Как относитесь к людям, которые уехали? – спрашиваем у рабочего.
– Это их личное дело, – отвечает Вадим.
– А к ребятам, которые ушли в ополчение? Наверняка лучше, чем к тем, кто уехал? – задаем немного провокационный вопрос.
Ломакин опускает глаза, пару секунд думает.
– Наверное, да, – наконец выдыхает шахтер.
Тыл – это второй фронт
Война в разы ускорила рабочий день шахтеров.
– Работы очень много, пять минут, конечно, бывает на перекус, но не больше, – говорит механик с 20-летним стажем работы под землей Андрей Поттопкин. – Из-за нехватки людей увеличивается нагрузка на каждого рабочего.
Однако людей это не пугает, напротив, многие работают с утроенной отдачей.
– Тыл – это наш второй фронт, – продолжает Поттопкин. – Не всем же идти воевать, кто-то должен и в тылу трудиться.
По разговорам в шахте (и не только в ней) чувствуется, что люди даже не допускают мысли о возвращении Донбасса в состав Украины.
– Они (украинские власти) только и делают, что стреляют, – говорит 25-летний Николай. – Сколько мирных людей уже погибло: и взрослых, и детей.
У 17-летнего парня умер отец, он остался единственным кормильцем в семье. Пришлось бросить учебу и пойти на шахту. И все же, несмотря на войну, молодой шахтер не унывает.
– Можно сказать, что живем хорошо, работаем, получаем деньги, – улыбается Николай. – Работа, конечно, тяжелая, но делать нечего.
Бизнес есть бизнес
Парадокс, но большинство угля, полученного на шахтах Донбасса, идет через различные частные фирмы на продажу на Украину, в частности, на коксохимический комбинат в Авдеевку.
– Мы поставляем уголь не военным, а металлургам, – объясняет Юрий Поповкин. – А эти люди вряд ли имеют отношение к обстрелам наших городов.
Другая часть угля расходится внутри Донецкой республики. Одно время велись разговоры о поставке в Россию, но пока дальше бесед дело не дошло.
– Мешает статус ДНР как непризнанной республики, – продолжает Поповкин. – Поэтому ничего не остается, как сбывать уголь Украине.
Как ни крути, а другого выхода пока нет, ведь продажа угля обеспечивает пусть и небольшую зарплату рабочих обеих шахт.
– Мы живем сейчас одним днем, прожили день и слава Богу, – подводит итог председатель независимого профсоюза горняков ДНР Валерий Богатищев. – Конечно, это неправильно, но такая ситуация в нашей молодой республике.
Автор – Михаил Кевхиев
