В Симферополе открылся ожоговый центр, который долгое время находился в ремонте. Еще при Украине он занимал места в десятке лучших отделений. Сегодня, при более жестких российских стандартах он не отстает.
Наш корреспондент решил пообщаться с заведующим ожогового центра Ниной Зуевой, чтобы узнать побольше о быте врачей этого направления, особенностях работы и, конечно, итогах реконструкции.
– Нина Николаевна, как теперь, после реконструкции, будет работать центр?
– Реконструкция длилась 10 месяцев – это очень долго. Затратили большие средства. Больным – это серьезный подарок. И я не преувеличиваю. Всех больных по Крыму мы забираем, если степень тяжести средняя и выше. Мы ведь тут единственный центр такого рода. В год у нас лечится до 400 детей и до 400 взрослых.
– В чем заключается особенность работы ожогового центра?
– У нас больные специфические. Тут лечатся люди, у которых все тело может быть сожжено, вплоть до тяжелых глубоких ран. Эти больные нуждаются в длительном лечении. Приходится делать много операций, одному больному их может понадобится 20-30. Кожа – один из основных органов нашего организма. В быту этому не уделяется так много внимания. При нарушении целостности, тем более ожоге, присоединяется инфекция. Человек теряет много сил. Смертность может быть очень высокой. При глубоких ожогах поражаются все слои кожи, приходится ее заменять. Тогда берем кожу с других участков тела. Конечно, мы используем и искусственный заменитель, как временную меру, но работает он не так хорошо.
– Что значит берете кожу с других участков тела?
– Мы берем ее с других частей тела того же больного. Порой приходится брать 2-3 раза. Снимаем совсем тонкий лоскут – две десятые миллиметра (толщина трех волосков – прим. ред.). У нас специальные машины есть, которые это делают. Затем лоскуты перфорируются и накладываются на пораженные ткани. Те места, с которых мы брали кожу заживают быстро – около десяти дней.
– Насколько это сложно – вытянуть погорельца с того света?
– Люди, как правило, не осведомлены о всех сложностях работы. Они не понимают серьезности и опасности. А ведь она есть – вплоть до летального исхода. Тяжелобольные получают круглосуточную терапию, требуют огромных усилий. Многие больные лежачие. Наибольшая нагрузка падает на младший персонал, который постоянно ухаживает, перевязывает, меняет капельницы пациентам.
– Как справляетесь?
– У нас хорошие среднестатистические показатели. Коллектив трудоспособный и профессионально грамотный. Наш центр входит в 5-10 лучших больниц России. У нас летальность, в среднем, 3%, а по стране – аж до 8%. Детская смертность вообще у нас нулевая за последние лет 7. Это обусловлено не только качеством специалистов. Там ведь тоже профессионалы работают. Тут еще вопрос территорий. Нам проще забирать больных из разных районов – площадь гораздо меньше.
Я вообще считаю, что главное – человеческая жизнь. Все эти проценты, числа – это все относительно. Если больные выживают – это счастье для нас, и пациентов, конечно.
– Кто-то запомнился больше всего?
– У нас в этом году был пациент – маленькая девочка, с 67% поражения кожи. Так она, когда ей чуть лучше стало, уже улыбалась широко, счастливая была, хотя и обгоревшая вся. Помочь можно всегда, поэтому нужно бороться. А когда смерть – уже все, только тогда можно сдаваться. Поэтому для нас очень важно, чтобы пациент выжил.
– Кто чаще всего оказывается в этом отделении?
– Чаще всего попадают пожилые и дети. Дети, конечно, по халатности родителей. Они когда поступают, говорят: "А он сам". Если человек родил ребенка, он отвечает за его жизнь и здоровье. Есть какие-то заболевания, которые не зависят от родителей, но в данном случае, ожог зависит только от них. Да и что такое "Он сам"? Он сам перевернул на себя горячий чайник, кружку с кипятком? Родители не понимают, что у детей образуются рубцы, а ведь в этом месте кожа не растет и не тянется. Если где-то на месте сгиба, например на локте, то рука со временем перестанет сгибаться – инвалидность. Приходится оперировать. Если рубец на лице – нужна еще и пластика.
– Пластические хирурги свои или приглашаете их из других городов?
– Мы делаем реконструктивные операции сами. Для этого, чтобы подготовить специалистов, нужно потратить много сил и времени. И мы тратим. У нас несколько человек, которые имеют опыт, делают операции и обучают новых специалистов. Так что все хирурги у нас местные.
– А что касается реконструкции – что нового появилось?
– У нас отделение было не самое худшее, но оно нуждалось в реконструкции. Особенно, чтобы соответствовать высоким санитарным требованиям России. Мы сделали для врачей специальное стерильное помещение. Там хирурги принимают душ, переодеваются. Так, когда они в операционную идут, с больными не пересекаются, чтобы ничего не занести.
В коридорах и палатах заново оштукатурили стены. Ведь в них, со временем, селится инфекция. Поэтому такой ремонт необходим. Да и гораздо приятнее лечиться в красивой, ухоженной больнице. Работать тоже легче.
– А оборудование?
– У нас есть специальные кровати противоожоговые. Там матрац особый, он постоянно движется, чтобы не было в тканях у человека застоя. Так не образуются пролежни, постоянно есть кровоток. Если он не теряется, то восстановление проходит быстрее. У нас есть все оборудование, сейчас мы ждем открытия собственной реанимации. Наши больные пока находятся в общей. Как только откроемся – все необходимое пустим в дело. А так – есть вся аппаратура: ЭВЛ (аппарат искусственной вентиляции легких – прим. ред.), и так далее. Нужно еще, правда, окончательно решить вопросы с электрикой, вентиляцией и кислородом. Как только все будет в порядке, специалисты установят и подключат оборудование.
– Что-то уникальное есть?
– Есть у нас специальная ванна, но она тут не для мытья больных, а для лечебной процедуры. Есть специалист, который для каждого конкретного случая подбирает состав воды, делает лечебные отвары. Это помогает восстановить кожу – тут мы долечиваем больных с остаточными ранами.
– За время ремонта не потеряли сотрудников?
– Мы во время ремонта работали с общей реанимацией и операционной, поэтому отделение не стояло без дела. Я очень ценю опытных сотрудников, которые работают с нами давно. Вот, например, в процедурном кабинете женщина Людмила Алексеевна – готовит препараты. Она незаменимый человек. Вот что такое – поставить ребенку Вазофикс (разновидность внутривенного катетера – прим. ред.)? Ребенок боится, плачет, дергается, венки все спались (их стало тяжело находить – прим. ред.). Без этого лечение не пойдет. Поэтому нам нужны люди, которые могут все сделать. Это важно. Я такими людьми очень дорожу.
– А как с пациентами, которые не в Симферополе? Например, в Черноморском. Как доставляете? Или на месте лечите?
– Когда у нас пациент в другом районе его, в первую очередь, осматривают местные специалисты центра медицины катастроф. В тот же день на место выезжают наши врачи, там консультируют больных. Если пациент не очень тяжелый – забираем лечить в Симферополь, а если все плохо, то на следующий день. За ночь даем лечение, чтобы облегчить боль. Если есть необходимость – делаем первичную операцию на месте. В любом случае, забираем либо сегодня, либо завтра. Ведь лечить должны те, которые проработали много лет и хорошо знают эту патологию. В некоторых случаях забираем вертолетом (Санитарный борт МЧС Крыма – прим. ред.), но чаще всего на машинах.
– Каково персоналу? Ведь работа не из легких.
– Не каждый доктор выдержит работать с этой патологией. Иной раз фотографирую пациентов, чтобы показать коллегам примеры из практики. А мне говорят "Ой, нет, не надо показывать". А каково все это видеть в живую? Работать с таким пациентом? Если у людей, которые много лет проработали, спросить: "Если бы мог выбирать, пошел бы сюда работать после того, что видел?", то многие скажут: "Нет". Это очень тяжело, это выматывает. Тут нужно не только лечить, но и болеть вместе с пациентом, чувствовать его.
Вступайте в НАШУ группу Вконтакте и узнавайте новости первыми.